Итак, не без передряг, мы пришвартовалиль у острова Юнион. В кабаках припортовой деревушки уже собирались люди в обязательных полосатых шапках, и мы с Высо с любопытством вытягивали шеи в сторону этих плохо сколоченных домиков, откуда приятно пахло марихуаной. Но местные жители были так приветливы, что мы решили держаться старичков, которые нас затянули в какой-то колониальный бар, где потомки рабов в белоснежных передниках подносят коктейли по вполне парижским ценам.
За ужином Джимми активно подбивал нас пуститься во все тяжкие и пойти исследовать ночную жизнь острова. Мы с Катькой представили себя отплясывающими среди черных мускулистых тел под местную, откровенно горизонтальную, музыку. Было страшновато. А если с Джимми, то и тошновато. Шкипер, который постоянно выбивал автохтонные ритмы пятками, сказал, что он остается на борту, так как ему завтра всю ночь вести наш катамаран, и так мы и не отведали настоящих карибских страстей – остались на лодке. Бесстрашного же Джимми утром доставил какой-то добросердый паромщик. Он гордо нес свое перепачканное песком лицо. По всему было видно, что он спал на пляже, но рассказывал, что зажигал с прелестницами до шести утра. Мы недоверчиво завидовали.
Утром поселок выглядел совсем иначе. Бессмысленно катил тачку с кокосами мужичок с мачете за поясом, куда-то спешили женщины с корзинами фруктов на головах. Туристы тянулись в банк – подышать свежим кондиционированным воздухом.
Затем мы поплыли на Меро (Mayreau), покупаться на Salt Whistle Bay – одном из самых красивых карибских пляжей. Тонкая коса песка, засаженная кокосовыми пальмами, режет сердце, отделяя спокойную лазурь бухты от бурных вод подветренной стороны. Именно такими картинками туристические агентства и авиакомпании зомбируют офисных служащих, ради этого европейцы бросают земли предков, ударяясь в отчаянный дауншифтинг.
Сердце разрывалось не только от красоты пейзажа, но и от сознания того, что кораблик наш уже взял курс на возвращение — всю ночь нам предстояло плыть в сторону Санта-Лючии. Немного штормило. Наш шкипер накинул непромокаемое пончо и пританцовывал у штурвала. Надо сказать, что штанов он не носил вообще, и большинство времени красовался исключительно в плавках и шапке. Кроме невероятной гибкости в коленях Клод сразил нас тем, что просто не декларировал нас на таможне в Санта-Лючии, из-за которой был весь предотъездный сыр-бор, так что я нелегально пересекла границу этого маленького, но гордого, островного государства.
Да, но я о шторме. Я не плавала из Ушуайи в Антарктику по проливу Дрейка, где, по преданиям, десятиметровые волны играют вашими внутренностями в пинг-понг в течение двух дней, так что сравнивать мне не с чем, но штормило той ночью не слабо. Всю ночь было слышно, как на кухне бьется посуда, и я чувствовала себя, как в животе у выпившего Джимми.
Утром мы причалили на Санта-Лючии возле городка La Soufri?re (в переводе — Серного) – расположенного у подножия вулкана и двух пиков-близнецов. На суше нас ждал сад с тропическими плодами, горячие источники и грязевые ванны. Жизнь на Санта-Лючии беднее и проще, чем на Мартинике и, хотя там самая высокая плотность нобелевских лауреатов на душу населения (спасибо Дереку Улкотту и высокой эмиграции), жители острова в большинстве своем занимаются простым и понятным трудом, как-то: рыбная ловля, ремонт и строительство, сбор урожая, и платят им понедельно. В пятницу, получив получку, они раздают долги, а оставшееся пропивают, и начиная с субботы живут в долг. Народ все больше душевный. Скажем, наш водила, встретив по пути каких-то дорожно-рабочих, перекинулся с ними парой слов, раздал всем по карамболю и, поехал дальше. А мог бы и ножичком, сами понимаете.
Возле вулкана снова блеснул Джимми. Представьте себе микроавтобусик, в котором, поджав коленки, едут десять сухоньких, приличненьких французов и один разжиревший африканец, обильно истекающий потом. За окном сильно пахнет сероводородом.
— «А кто пёрднул?» — радуясь собственной шутке, осведомляется наш герой.
— «Ты» — шипят старички. Потом, за ужином, Джимми признал, что шутка была провальной, ведь «звука-то никакого не было». Что тут скажешь?
Вечером нам нужно было сделать техническую остановку: пополнить запасы воды, что мы и сделали в маленькой романтичной бухточке одного ресторана. Представьте себе залив подковкой, тихо мерцают звезды, светятся окна в поселке на горе, прямо на воде стоит резной деревянный ресторанчик с крахмальными скатертями и вышколенным персоналом, несколько пар колышут в бокалах холодное пюи фюиссэ, щурясь на отражающую огни морскую гладь. Играет какая-нибудь босса нова или там джаз, и тут, из этого самого моря, выплывает шлюпка, швартуется прямо у ступенек, ведущих к воде, на веранду вваливается бородатый шкипер, накинувший по случаю штаны, и какие-то девицы, даже не прикрыв телеса парео, осведомляются, есть ли в ресторане wi-fi. Горизонт завален, что и говорить, а вечер — испорчен. Неудобно перед партизанами, да.
Наутро нас привезли в основной порт Санта-Лючии, куда заплывает не только мелкая шушера вроде нас, но и большие океанские лайнеры. Их там таких стояло три – белоснежные плавучие города. Спустившихся с палуб туристов встречают торговцы всех мастей – майки, ром, сигары, туземные украшения. От однообразия предлагаемых товаров, грязи и духоты рынка мне моментально стало дурно, и мы решили разведать рынок специй и фруктов. Там ситуация была чуть повеселей – среди гор микроскопических, но очень ядреных перцев, авокадо, манго, карамболей и прочей экзотики, торговки ритмично раскачивались в такт вездесущим напевкам, которые льются на вас отовсюду, переговаривались между собой и демонстрировали полное равнодушие к покупателям. Завидев женщину с горой кокосов, мы сразу ринулись к ней, но в ответ на протянутую монетку в два евро (за кокос она просила доллар) получили только изумление в глазах. Отложив мачете, она долго рассматривала монету, что-то расспрашивала у товарок, они всем скопом пробовали ее на зуб и вернули нам, пожав плечами. Мол, доллар или ничего. Мы уж было собрались уходить, несолоно хлебавши, как тут стоявший рядом индус сделал широкий жест рукой: «я заплачу». Как я уже говорила – народ душевный.
Кроме рынка осматривать было особо нечего. Колониальная застройка перемежается грязными бетонными блоками, везде идет торговля, вдоль тротуара льются ручьи чего-то мало похожего на воду, розовенькие американцы в белых кроссовках фотографируют парня с петухом под мышкой или женщину с корзиной бананов на голове. Правда, огромное количество зазывал предлагало двухчасовые туры по городу, но мне даже страшно представить, в чем они заключаются.
Уже на кораблике, Джимми, волнуясь, достал из-за пазухи пластиковый пакет с двумя цепочками толщиной в палец – купил на базаре. Чистое золото! За 40 евро каждая. Бу-га-га.
Последующая точка в маршруте была последней — Мартиника. В небольшом порту Sainte Anne уже начали собираться ребята с бумбоксами, зук мешался с раггой, и привычно пахло марихуаной. Очень не хотелось уезжать.
Помнится, первые фотографии Мартиники я увидела, будучи в гостях у одной французской семьи.
— «А это где?» — полюбопытствовала я.
— «Во Франции».
Вообще-то это заморский регион, и вы вроде как, да, во Франции. Там ходит евро, и кофе стоит 2,50, как в Париже. При этом существует остров практически исключительно на дотации из метрополии — 65% населения живет на пособие. Наверно, разумная цена, за остров Чунга-Чанга с практически нулевой преступностью. В той же Доминикане за пределы гостиницы выходить не рекомендуют, я промолчу о соседнем Гаити, а тут – спокойней, чем в каком-нибудь Марселе. Но аутентичность страдает. Слишком ярки национальные раскраски юбок у островитянок, слишком умыты дети и уже не так самозабвенно празднуют каждую пятницу. Ну и, я отдалилась от главного, слишком малы и слишком дороги лобстеры! Но, в общем, рай, однозначно рай.
Ан ну зукэ о свэ а – что в переводе с местного наречия означает, идемте-ка, лучше, потанцуем!
