Тропические леса в Эквадоре — одно из немногих практически не исследованных мест, радующих буйством своей флоры и фауны. Автору этой статьи довелось побывать в самом сердце этих лесов в качестве гостя племени Гуаорани (Huaorani), стремящегося сохранить и защитить свою аутентичность, но обо всем по порядку.
Глубоко в Амазонских джунглях мне довелось попробовать такой интересный деликатес, как личинки. Погрузив свой топор в поваленное дерево, Бэй (так звали моего собеседника), вскрыл им прогнивший ствол и, подобно искусному хирургу, извлек оттуда горсть извивающихся желтых червячков. Это были личинки амазонского жука. Бэй расплылся в довольной улыбке. Будучи страстным любителем и знатоком личинок, Бэй подробно рассказал мне в какое время года лучше их собирать, какие виды наиболее вкусны и в насколько прогнивших деревьях обитают самые вкусные. По его мнению, личинки — лучшая пища, какую только можно найти в лесу. Не в качестве основного блюда, конечно, но на первое лучше варианта не придумаешь.
Часто кухня других народов вызывает в нас удивление. Гуаоране, например, спокойно употребляют в пищу обезьян, но никогда оленей. Все потому, что у оленей большие и исполненные печали карие глаза. В племени существует поверье, что умершие предки рождаются заново в теле этих волооких животных, потому никто не желает случайно съесть на ужин своего дедушку. И дедушку своего соседа тоже.
То ли дело личинки. Едва ли найдет что возразить против местной холодной закуски. Поднимаясь на ноги, Бэй стал с аппетитом поглощать только что добытых червяков прямо с рук. «Поешь» — предложил он мне, как предлагает внуку бабушка, — «Ты слишком худой».
Я и поел. Стоило ли лететь через половину мира и забираться в такую глушь, чтобы в последний момент спасовать перед какими-то личинками? Я взял несколько штук из протянутой мне пригоршни, на ощупь они оказались мягкими, как креветки. И, как ни странно, имели сильный рыбный запах. Зажмурившись, я положил одну личинку в рот и осторожно разжевал.
В Амазонии много изумительного, это место кишит чудесным, странным и подчас необъяснимым. Но сидя на корточках под капоковым деревом, после только прошедшего тропического ливня, я узнал, пожалуй, самую диковинную вещь об этом интересном месте: здешние личинки на вкус как оливки.
Однако не только обилием и разнообразием личинок славится бассейн Амазонки. Общая протяженность этой системы рек превышает 4 000 километров, что почти равняется ширине Азии или расстоянию между Стамбулом и Пекином. Протекая по территории семи стран, Амазонка орошает боле 2,7 миллионов квадратных километров. Территория сравни 48 штатам США. На ее долю приходится пятая часть всей пресной воды в мире, а на долю Атлантического океана — ежегодные 1.2 миллиарда тонн речного осадка, распространяющегося на 200 миль вдаль от берега. В зависимости от времени года, ширина устья колеблется от 200 до 300 километров, а также в нем находится остров, превышающий размерами Швейцарию.
Я прилетел в Эквадор с целью посетить восточную низменность Ориенты, региона с исключительно богатой природой. Там же я хотел познакомиться с племенем Гуаорани. Как известно, эти люди последний раз контактировали с внешним миром в 50-х годах XX века. Последующие 40 лет подтвердили убежденность аборигенов в том, что ничего хорошего в подобных контактах нет.
Вырубка амазонских лесов — известная проблема. А вот вторжение нефтяных компаний и то разрушение, которое они несут столь заповедным местам — тема подробно не освещаемая. Обитающим здесь людям принадлежат земли, богатые ресурсами, и потому им приходится бороться с корпорациями, чтобы сохранить свою природу и самих себя. В поисках альтернативной монетизации своих земель, жители племени решили развивать туризм, построив небольшой домик для гостей в глубине тропического леса. Но поможет ли подобный «мелкокалиберный» туризм в противостоянии нефтяным магнатам?
Я остановился в одной из гостиниц столицы Эквадора — городе Кито. На рассвете за мной прислали автомобиль. На пустой еще площади, крепкого вида женщины, одетые в теплые платки и фетровые шляпы, раскладывали прилавки с различными вещами ручной работы. Покинув пределы города, мы въехали на шоссе, именуемое «Аллея Вулканов».
Эквадор — страна простора и зеленых долин, раскинувшихся среди горных вершин Анд. По пути нам встречались грузовики, наполненные людьми в разноцветных одеялах и джипы с мужчинами в ковбойских шляпах за рулем. Снежные пики Эль Коразьен (El Coraz) и Руминагуи (Rumi) возвышались над нами. Мы то петляли по серпантину, проезжая облака насквозь, то спускались в покрытые травой долины, с гуляющим по ним крупным рогатым скотом.
А потом начался резкий спуск. На протяжении трех часов дорога вела вниз от сухого предгорья Анд к чрезмерно влажным, тропическим ландшафтам бассейна Амазонки. Широкие поля, исполненные посевов кукурузы и пасущихся рогатых, сменились делянками овощей и банановыми плантациями, а после и вовсе исчезли, растворились во внезапно наступивших джунглях. Вода струилась сквозь спутанные ветви папоротников, пальм и эпифитов. После горного Кито, здешняя атмосфера показалась мне чрезмерно душной и теплой.
К полудню мы достигли Шеллгорода (the town of Shell), названного так в честь нефтедобывающей компании Shell. Это поселение является средоточием всех местных нефтяных изысканий, а также важным миссионерским центром. Странным образом в Ориенте бог смешался с нефтью.
На аэродроме нас уже ждал пилот шестиместного самолета. Я спросил его, бывал ли он раньше в местах обитания Гуаорани. Пилот недоуменно уставился на меня сквозь линзы своих авиаторских очков. «Гуа что?» — спросил он меня, — «Здесь много разных племен и от них много разных проблем».
Гуаоране (кстати, произносится это слово как «Воу-ран-и») занимают территорию площадью 8 000 квадратных километров. Численность их составляет около 3 000 человек, что на 100 больше, чем в соседних племенах Квичуа (Quichua) и Шуар (Shuar). Способность этого племени поддерживать в порядке и охранять столь огромную территорию отражает две его ключевые черты: воинственную независимость и репутацию воинов.
До 60-х годов XX века Гуаоране жили буквально в каменном веке. Голыми бегали они по лесу наперевес с копьями, не подозревая о том, что за пределами родных тропиков существуют другие люди. Другие же люди были в курсе их существования, поскольку время от времени замечали членов племени на противоположном берегу реки Напо (Napo), но всякий, кто отваживался ступить на территорию Гуаорани — никогда уже оттуда не возвращался. Как правило, племя лишало жизни чужака, что дало повод соседнему племени называть Гуаорани словом «Auca», что означает «жестокий, беспощадный».
Внутри же племени белые люди именовались «Cowode» — каннибал. Благодаря отсутствию понимания мы с вами, в глазах жителей племени Гуаорани, занимаемся ни чем иным, как поеданием детей друг друга, но об этом чуть ниже.
В одной из старых миссионерских брошюр можно найти полезные фразы для общения с членами этого племени. Наиболее важными являются «Не коли меня копьем» и «Не убивай меня». Ярким признаком тотальной изоляции племени является его язык, никак не связанный ни с одним другим языком на земле. Даже с языками соседних племен. Члены племени умеют считать только до десяти, не знают письменности и своих истоков. Зато являются превосходными охотниками и могут выследить свою добычу на большом расстоянии. Если кто-то из них заблудится, то прибегает к старинному способу — следует за бабочкой. Для них нет большой разницы между материальным и духовным и в следующей жизни каждый из них надеется стать ягуаром. В племени существует многоженство и, возможно, многомужество.
Полет из века нефтяного в век каменный занимает 40 минут. Исчезают из вида жестяные крыши Шеллгорода и начинаются заросли тропиков. Дороги и поля сменяются буйством деревьев и рек с водой цвета глины.
Амазонский лес — самый небывалый из всех лесов, которые мне доводилось увидеть. Не только потому, что его размеры завораживают — безразрывно тянется он до самого горизонта, но и потому, что каждое дерево в нем отличается от соседнего. Отличается формой, цветом и текстурой листвы. Ориента считается наиболее богатой видами растений и животных территорией во всем мире. Ученые-ботаники, изучающие здешнюю флору, насчитали 473 вида деревьев на территории размером с два футбольных поля. Это больше, чем во всей западной Европе или северной Америке.
Животные настолько же многообразны. В лесах обитает более тридцати видов обезьян, около пятидесяти видов змей, включая гигантскую анаконду, чья длина достигает 10 метров и около 1 500 видов птиц: от колибри размером с пчелу, до королевского стервятника с трехметровым размахом крыла. Что до насекомых, то они исчислению практически не поддаются. Есть предположения, что квадратный километр амазонских лесов населяет более 50 000 тысяч видов насекомых и паукообразных.
Прекрасны большие бабочки, картинно порхающие между деревьями… А вот оводы, откладывающие личинки под человеческую кожу и двенадцатидюймовые тарантулы птицееды меня совсем не радуют.
Если сравнивать количество людей с количеством пауков, то первые значительно проигрывают. Плотность населения здесь порой сравнима с таковой в Арктике. Однако люди здесь живут, здесь их дом и родина. И если леса будут уничтожены, или племена утратят с ними связь, то представителям этих племен грозит вымирание.
Мы приближались к полевому аэропорту. Пилот сделал круг над верхушками деревьев, высовываясь из окна, чтобы проверить состояние взлетной полосы. Убедившись, что все в порядке, он повел самолет на снижение. Мы приземлились на поле из разношерстной травы, разбрызгивая попутно огромные лужи.
Нашему взору предстал непроглядный лес. Один за другим из-за стволов деревьев стали показываться люди: мужчина с копьем, женщина с ребенком на руках, три подростка и юноша в военных ботинках. Все были одеты в футболки и джинсы. Они стали приближаться, сперва робко, потом все смелее, и вот уже мы были окружены двадцатью примерно людьми всех полов и возрастов. Все они пришли посмотреть на людоедов. Отвлеклись они лишь на мгновение — проследить как улетает наш самолет.
Мужчина лет пятидесяти взял над нами шефство. Его звали Бэй и он стал моим гидом по миру племени Гуаорани. Он был застенчив и худощав и его высокие скулы то и дело расплывались в иронической улыбке. На голове у него была корона из перьев Тукана, а грудь пересекали два пальмовых листа. Как выяснилось впоследствии, он окончил миссионерскую школу и бегло умел говорить по-испански.
Бэй повел нас в «поселок» — группу хаотично расположенных деревянных хижин среди пышно растущего леса. В центре этого поселения находился длинный павильон без стен с соломенной крышей. Так называемый длинный дом, нечто среднее между городской площадью и пивной, место, где люди собираются, чтобы обсудить последние новости, поделиться слухами и выпить по кружке чичи (местное подобие пива). На земляном полу горел небольшой костер, поддерживаемый мальчиком. Все больше аборигенов приходило, чтобы поглазеть, улыбаясь и поздороваться кивком головы. Дети пристально смотрели на нас, а потом со смехом убегали в лесные чащи.
Белый человек, в лице американских миссионеров, впервые попытался наладить контакт с Гуаорани в 1956 году. Наладить не удалось. Ни подарки, ни благая весть об Иисусе Христе не произвели на членов племени ожидаемого эффекта, а трудности перевода привели к серии непониманий. Среди аборигенов пошли слухи о том, что именно миссионеры съели маленькую девочку, которая пропала несколько лет назад. Напряжение росло, некоторые женщины стали впадать в истерики. Несколько недель спустя, когда новости о том, что гости Амазонии были истыканы копьями и обезглавлены, достигли цивилизованного мира, по всему миру закричали заголовки газет: «Амазонские дикари убили пять миссионеров».
В длинном доме престарелая женщина поманила меня рукой сесть с ней рядом. Ее груди были высохшими и плоскими, шею украшала пачка ожерелий из разноцветного стекла, а торс был усеян татуировками.
Разговаривать с иностранцем всегда тяжело. Когда же иностранцем является старая амазонка с обнаженной грудью и ужасным шрамом на весь живот, мягко говоря, беседа представляется совсем маловероятной.
Через двух переводчиков (с английского на испанский и с испанского на язык Гуаорани) я попытался непринужденно с ней поболтать о том, как прошел мой день: как я добрался сюда из Кито, как долго ехал на машине, как потом летел на самолете, как вежлив и очарователен был пилот, как я рад, что наконец попал к ним в гости и так далее. Она ничего не ответила, а на лице ее отразились непередаваемая тоска и скука.
Я решил переключить ход беседы на нее. Большой ошибкой было спросить у нее о здоровье. Остапа, как сказал поэт, понесло: у нее болят колени и бедра, ноет зуб, раскалывается голова, проблемы с животом, странный жар во всем теле и кое-какие проблемы там (здесь она хлопнула себя ладонями между бедер).
Прошло пять минут и теперь уже на моем лице отразились непередаваемая тоска и скука с щепоткой брезгливого отвращения. Моя собеседница решила подробнее остановиться на своих проблемах с пищеварением, но здесь переводчик ловко сменил тему. Он спросил ее об уровне реки — теме, всегда волнующей местных жителей.
«Высокий» — с достойной восхищения краткостью ответила она. Уровень реки, безусловно, не входил в первый круг ее интересов, но она решила теперь держаться этой темы. Она решила узнать как обстоят дела с рекой в моей стране.
«Неплохо» — ответил я, понимая, что я понятия не имею о том, как дела обстоят на самом деле. «Плыть можно» — добавил я через несколько секунд. «Есть, конечно, несколько препятствий у моста» — продолжил я, припоминая речной трамвай, на котором мне довелось добираться сюда днем ранее.
Тут моя собеседница рассмеялась от мысли, пришедшей к ней в голову. «Он напоминает мне Неву (Newa)» — сказала она переводчику. Нева — это ее родственник, умерший несколько лет назад, он был такого же роста и прославился как отличный воин, убив множество людей из племени Квичуа, набегавших на его родные земли в поисках молоденьких девушек. В подтверждение своих слов, она схватила меня за бедро и сильно его сжала.
«Точь-в-точь как Нева, высокий человек с копьем». Может это была местная шутка? Кто его знает, однако пора было отправляться дальше, нас уже ожидала лодка. На прощание она пожелала мне быть осторожнее.
Помахав на прощание рукой, мы пошли к реке. Мой проводник сказал мне, что эта женщина довольно известна, ее зовут Веба (Weba) и она участвовала в обезглавливании миссионеров 50 лет назад.
Quehueri-ono, что переводится как «река, рядом с которой хорошо жить» — это сообщество членов племени Гуаорани, основанное в 1989 году. Идея сообщества состоит в том, чтобы вернуть племени его исконный образ жизни, с охотой и собирательством, верой в лесных духов и традиционными песнопениями. Вернуть все то, что было разрушено миссионерскими усилиями.
Справившись с небольшой осечкой, стоившей жизни пятерым, миссионерские организации решили во что бы то ни стало завоевать расположение людей Гуаорани. Они раздавали еду и вещи: обувь, соль, радио, батарейки, ножи — все то, что есть в современном мире, но чего не существует в тропическом лесу. Постепенно аборигены привыкли получать все просто так, и племя, некогда известное как чрезвычайно свободолюбивый и любивший независимость народ, стало зависеть от подачек. Многие покинули лес, чтобы жить поближе к миссионерским станциям. Чтобы пользоваться электричеством, самолетами и прочими благами во имя Иисуса Христа.
Все это не могло не сыграть на руку нефтяным магнатам. С середины 60-х добыча нефти в Ориенте практически не регулировалась. Это, в свою очередь, привело к таким экологическим катастрофам, как разливы нефти с последующим загрязнением больших площадей водной глади. Отдельные участки тропиков стали непригодны для жизни. Сотней километров севернее деятельность Тэксако (Texaco), чуть менее, чем за 20 лет, сократила численность племени Кофан (Cofan) до минимума, превратив некогда процветающее племя в вымирающую социальную группу.
Первое вторжение на территорию Гуаорани состоялось в 1970 году. Был сооружен трубопровод и обслуживающая его трасса, известная как Via Auca или «Дикая дорога». Трасса эта, протяженностью более 60 километров, принесла жителям леса всевозможные беды от болезней до фермеров, выращивающих урожай по ее сторонам.
Нефть изменила жизнь местного населения. Молодые обитатели тропиков нанимались чернорабочими на нефтедобывающие предприятия, а заработанные деньги давали им возможность познать новое, но новое это зачастую было алкогольными напитками и проституцией в городах наподобие Шеллгорода. Желая иметь политическую протекцию, корпорации спонсировали разнообразные «благотворительные ассоциации», возглавляемые самопровозглашенными лидерам. В результате, многие так и не вернулись в тропики.
Quehueri-ono — это одна из многочисленных попыток освободиться от навязанной белыми людьми зависимости. Здесь нет миссионеров и чтобы добраться сюда, необходимо около четырех часов спускаться по реке. Экоприют Гуаорани, моя конечная точка назначения, является частью стратегии по достижению экономической и культурной независимости. Здесь пытаются создать такие условия существования, чтобы необходимость в проживании вне леса отсутствовала.
Однако у такого рода туризма есть и еще одна, весьма важная, сторона. Люди из племени Гуаорани достаточно осведомлены о внешнем мире, чтобы понимать, что на транснациональные компании можно оказывать давление через общественное мнение. Сами они, быть может, совсем незначительны и никому не нужны, но не те, кто посещает их с целью туризма. Турист может сыграть очень важную роль в освещении этой проблемы, проблемы истребления нефтяными корпорациями их природы и культуры.
Из Quehueri-ono мы отправились вниз по течению на чем-то вроде каноэ. Река Ширипуно (the Shiripuno River) шириной примерно 10 метров, обладает сильным течением, а по берегам ее густо произрастают джунгли, нависая над водой. Мы скользили по воде в тени деревьев, то под открытым солнцем. Бэй с помощником ловко управляли лодкой своими жердями, не давая всем нам врезаться в грязевые берега. Берега были абсолютно пусты. Будто мы плыли по необитаемому пространству. Наше молчание прерывалось только длинными трелями птиц, перелетавших с ветки на ветку.
Примерно через час мы уткнулись в деревянные подмостки, на которых расположилось пять соломенных хижин с большими окнами. У каждой хижины было крыльцо. Интерьер был прост, но удобен. Двуспальные кровати, пара стульев, крючки для одежды и прилегающая ванная с унитазом. Далее стояло главное здание с кухней и прочими необходимыми для комфортного существования приспособлениями.
Пообедав банановым пюре, рисом и бобами, мы присели на крыльце. Незаметно стемнело. Летали стрекозы, а слух наш воспринимал ту симфонию из кваканья, кряканья, повизгивания, бормотания, скрежетания, щебета и лая, которая только и возможна в дебрях Амазонии. Сквозь ветви за нами благосклонно наблюдали огромные звезды, отражаясь рябью в ночной тьме реки. Бэй указал нам на спутник, летящий по небу и назвал его «гуляющей звездой».
Утром мы с Бэем отправились в лес. Деревья сомкнулись вокруг нас и я тут же заблудился. Куда бы я не смотрел, всюду были только толстые стволы, да ветви кустарников. Мне показалось невозможным как либо сориентироваться в этом мире бурной зелени. Даже земля, казалось мне, уходит из-под моих ног. Тому способствовало обилие листвы, сделавшей почву мягкой и пружинистой.
Было что-то зловещее и таинственное в той картине, что предстала моему взору: свет, пробивающийся сквозь листву, создавал особое освещение, а перспектива уходящих вглубь деревьев гипнотизировала меня. Казалось, что в лесу очень тихо, однако это было не так. Меж деревьев порхали с щебетом птицы, им вторил хор цикад. Вдали улюлюкали обезьяны. Вскрикнул и замолк попугай. Благодаря акустике леса казалось, что мы во сне. Но все это я только слышал, источники звуков были скрыты от моего взгляда. Я заметил, что разговариваю шепотом, боясь нарушить эту многоголосую песнь леса.
Очарование амазонских тропиков в деталях: вот маленькие поселения грибов на упавшем дереве, а вот процессия из муравьев-садовников движется в своем направлении, и каждый муравей несет кусочек зеленого листа, а на этом большом дереве удобно расположились эпифиты, чьи листья направлены к небу, чтобы собирать капли дождя. Если приглядеться, то можно заметить малютку-колибри, кружащую вокруг геликонии. А вот и черный мотылек, размером с дрозда, с трудом маневрирует между мраморно-белыми стволами секропии.
Для Бэя лес — это кладовая, аптека, гардероб и продуктовый магазин одновременно. Он показал мне растение, чьи широкие листья используются в качестве туалетной бумаги и растение, в листья которого заворачивают еду, чтобы зажарить ее на углях. Еще он показал мне дерево Янчама (Yanchama), из коры этого дерева изготавливают материал для циновок и люлек, а фрукты используют вместо мыла. И, конечно, лозу кураре, листья которой вываривают для получения яда, которым смазывают наконечники дротиков.
Но более всего меня поразило бесконечное множество целебных растений: сок цветка, выжимаемый на грудь кормилицы для стимуляции выделения молока; древесный сок, излечивающий язвы, раны и угри; листья другого дерева используются для лечения стригущего лишая; дикий лук снимает воспаление; жгучая листва крапивы выступает в роли анестетика. И это не устаревшие неработающие рецепты и не шарлатанские псевдо-снадобья. В лесах Амазонки обнаружено более 650 видов растений, обладающих лечебными свойствами. Эксперты, изучающие эту область утверждают, что это лишь малая часть. Есть даже мнение, что в глубинах этих лесов кроются лекарства от таких болезней как, например, рак.
На следующий день мы спустились на воду в каяках. Утро было солнечным и теплым, лес был полон птичьего пения, а течение несло нас в нужном направлении. Гуаорани меряют длину водного пути поворотами. Мы проплыли 47 поворотов, но утренняя река была столь восхитительна, что я согласен был проплыть все 147.
Все было наполнено жизнью дикой природы. Над нами, развевая свои хвосты, пролетело три красных Ары. Над свисающими, подобно украшениям, с деревьев гнездами, кружились коричневоперые оропендолы. О чем-то переговаривались на верхушках деревьев длиннохвостые попугаи. Амазонский кингфишер перелетал с берега на берег вверх по течению, а ласточка с белой каемочкой вела нас по широкому изгибу реки, хватая на лету стрекоз, роящихся над ровной гладью воды.
Показалась черепаха, гревшаяся на бревне. Внезапно мы заметили резкое движение в прибрежной растительности, и вот оттуда выпрыгнуло три капибэра (южно-американский грызун размером с поросенка) и скрылось в лесной глуши. Через полчаса встретился нам отряд обезьян-ревунов, возглавляемый двумя самцами, жаждущими секса и потому издававшими характерные звуки. Еще позднее я заметил черношерстную обезьяну тамарин. Изящно, словно в танце, передвигалась она с ветки на ветку.
Через двести поворотов мы приехали к Бэю домой. Там он пообедал. Его дом представлял собой довольно неустойчивую на вид конструкцию из деревянных планок, построенную недалеко от реки. За домом копошилось в чем-то две свиньи, также по двору бегала стайка куриц и детей. Еще во дворе имелись прирученный тукан с хромой лапой и сторожевая собака.
Внутри все было по-спартански просто. Гуаоране не терпят лишнего и потому концепция мебели им не близка. Рыбная сеть висит на гвозде, две циновки на голом полу, от стены до стены — веревка для сушки одежды. Из декоративных элементов — календарь четырехлетней давности и видавший виды плакат с изображением швейцарских гор.
Мы сели на ступенях и нам принесли по кружке чичи. Главное в чиче— не знать как ее готовят. Женщины (вероятно, впрочем, не всегда и женщины) пережевывают тапиоку, сплевывают ее в сосуд и оставляют бродить. Когда брожение достигло нужной кондиции (а оно никогда не достигает кондиции большей, чем уровень слабого пива) они просто добавляют воды. Надо сказать, что это даже хуже, чем личинки. По консистенции напоминает недомолотую кукурузу с сырыми яйцами, а про вкус я и вовсе умолчу.
Когда мы выпили достаточно, чтобы слегка опьянеть, мы решили поохотиться. Бэй шел впереди, держа наготове свое копье и трубку с дротиками. В тишине тропического леса выискивали мы добычу. После 20 минут подобных поисков, Бэй остановился, приложил руки ко рту и издал пронзительный звук. Это был зов обезьяны-ревуна. Мы прислушались, но в ответ нам ничего не услышалось.
Попробовав еще несколько раз призвать ревунов, мы решили попрактиковаться в стрельбе дротиками. Бэй быстро обтесал из близлежащих ветвей изящные дротики, потом вставил один в свою длинную трубку и попал в стебель на расстоянии 10 метров.
Когда пришла моя очередь, то первая попытка привела лишь к попаданию в свою ногу. Когда Бэй вдоволь отсмеялся, он обстоятельно рассказал мне, как готовить яд для дротика, как выслеживать и поражать копьем пекари (разновидность американской дикой свиньи) и как взбираться по гладкому столбу дерева, используя побеги тростника. До этого момента Бэй представлялся мне застенчивым, неуверенным в себе человеком, но здесь, посреди леса, обучая меня мастерству охоты в лучших традициях племени Гуаорани, он выглядел возбужденно и оживленно. Он был на своем месте и он был собой.
Невозможно предугадать судьбу этого племени. Только полная изоляция, подобно той, которую практикуют отдельны семьи Гуаорани, позволит им жить так, как они живут сейчас. Быть может существуют и компромиссные пути. Люди Гуаорани надеются, что подобного рода туризм поможет им сохранить свой образ жизни.
Последнюю ночь я провел в лагере под тентом, разбитым на деревянных платформах. Лагерь этот располагался ниже по течению и расположен был с видом на поворачивающую реку. По утру мы спустили лодки на искрящуюся от солнца воду. После примерно часа гребли лес стал редеть и взору моему открылся простор неба. Еще через час мы достигли моста, соединяющего территории Гуаорани с современным миром.
Современный мир выглядел потерто и устало: ржавый трубопровод, провисающие линии электропередач, какой-то ларек, обветшалый пост полиции… Нас обдал пылью пронесшийся мимо пикап с логотипом одной из нефтяных компаний на боку, оставив за собой дегтярный шлейф нефтяного аромата.
Я попрощался с Бэем, двумя лодочниками, довезшими нас сюда и погрузился в грузовик, который должен был довести меня до Коки, где меня ждал самолет до Кито.
Как только мы тронулись, я стал смотреть на трех Гуаорани, оставшихся позади. Они выглядели потерянными. Там, в тропиках, они существовали с уверенностью и грацией, здесь же они выглядели крайне неуклюже. Они напомнили мне неприкаянных гастарбайтеров, которых иногда можно встретить у дороги: растерянные, расхристанные, стоят они у обочины жизни и не знают куда им податься, как заблудившиеся странники.
Фото by Andrew Rowat
Источник cntraveller.com
