Я всегда мечтала увидеть Атлантику. Почему-то мне живо представлялось, как прямо в одежде, разбежавшись с самого края материка, я радостно бросаюсь в воду, не боясь утонуть, сопротивляясь волнам, выбрасывающим назад на берег, и обнаруживая, что их вкус – забытый, соленый… Неожиданно для меня однажды все примерно так и получилось. Разница была только в географии. Я мечтала оказаться в Португалии. Судьба же занесла меня в Америку.
Теперь Атлантика каждое утро заглядывает в мое окно… А вот об этом я даже не мечтала!
Потеряться в Нью-Йорке
За месяц моего знакомства с Нью-Йорком я не раз отчетливо ощущала, что нахожусь, как бы пафосно это ни звучало, в столице мира, в самом его сердце. Мне казалось странным, непривычным, слишком хорошим, чтобы быть правдой – тем не менее, это сердце билось с моим в унисон. Это было трудно осознать разумом, находясь в городе с населением в 4 Минска, в котором я прожила большую часть жизни, плюс 10 Солигорсков, в котором я выросла. Тем более нереальным кажется происходящее от того, что вместе эти 9 миллионов человек – население всей Беларуси…
Мне рассказывали истории о людях, которые не смогли жить здесь просто потому, что не справились с ритмом огромного мегаполиса. Здесь порой теряется ощущение времени и расстояния, да и сам ты, кажется, рискуешь потеряться в океане людей, машин, витрин, реклам, лабиринте улиц, мостов, тоннелей, линий метро, среди небоскребов из стекла и бетона или огромных кварталов из темно-коричневого кирпича. В Нью-Йорке чувствуешь себя как на Эвересте – маленькой песчинкой в огромной Вселенной. И можно только вообразить себе триумф человека, которому однажды удается этот Эверест покорить. А таких этот город за свою историю повидал тысячи, а может быть, сотни тысяч, потому что у каждого из прошедших через него людей вершины были свои.
Кто-то собирал вещи и убегал отсюда в Нью-Джерси, Коннектикут или Майами. Я почти не взяла вещей из дому, но мне хочется не сбегать – а просто взять и потеряться. А потом так же неожиданно взять и найтись.
Первые минуты за океаном
С самолета при посадке в аэропорту открывается захватывающая картинка: светлая полоса прибрежного песка, окаймляющая чужой материк. Множество островов внизу. Несмотря на обещанную метеопрогнозом грозу, под нами вдруг напрочь исчезают облака. Небо рядом и океан внизу смешиваются, сливаются, растворяют все границы. Ты висишь в сияющем голубом пространстве, почти как в невесомости. Все предыдущие 12 полетов самолетом кажутся детским лепетом, катаньем на каруселях в городском парке. И только когда катишься по взлетно-посадочной полосе, что-то в твоем сознании протестует. Здесь все такое чужое, начиная от черных дорожных рабочих за окном и заканчивая непривычным произношением знакомого тебе английского, что голова после недосыпа сама отказывается напрягать мозги и вникать в новую ситуацию. Господи, ну зачем меня принесло на другой континент?! Разве мало было такой близкой Европы?..
Американский английский сразу повергает в пух и прах все мои прежние знания об этом языке. Это явно не Евроньюс по «тарелке». Речь местных примерно неделю звучит для меня песней, в которой я порой выхватываю отдельные слова. Они для меня как зарубки на соснах для охотника в лесной чаще – помогают ориентироваться. Только потом я пойму, что слов будет «становиться» с каждым днем все больше. Многие мои знакомые, даже владеющие языком не хуже мериканцев, признавались, что поначалу тоже почти не слышали слов. Но в течение нескольких лет, а у кого-то – даже месяцев, все кардинально изменилось…
«Welkom to NY!”
В аэропорту меня встречает моя землячка Инесса, бывшая жительница Минска. В начале 90-х, за год до прихода к власти Лукашенко, мы вместе работали на телевидении. Потом ту телекомпанию закрыли…
Мы не виделись 10 лет и совершенно случайно «нашлись» весной, когда в моем паспорте только-только появилась американская виза.
Не заметить Инессу в толпе людей просто невозможно. Она стала еще больше похожа на кинозвезду, в ее руках табличка с надписью: «Tanya Snitko, welkom to NY!”, а в ее машине меня ждет роза. Не только я выращиваю розы в пригороде большого города, это делает и моя подруга по ту сторону океана…
Смена часовых поясов оказывается делом более тяжелым, чем я предполагала. «Ты совсем валишься с ног или все же хочешь прогуляться?» — с сомнением спрашивают через некоторое время мои родственники. «Угу, да, — мычу я. – Только еще кофе…». – «Что «да»?» — «Все – да!» Свалиться с ног мне не дает только одно: ужасное, чрезвычайное, необыкновенное любопытство.
Первой улицей, по которой мне пришлось прогуляться в Америке, неожиданно оказывается Брайтон-Бич Эвеню.
Именно здесь я удивляюсь первым проявлениям местного бытового свободомыслия. Свобода для меня начинается со… светофоров. Точнее, с манеры американцев переходить по ним дорогу.
Перейти улицу на мигающий красный здесь абсолютно нормальное явление. Более того, никто особо не удивится вашему переходу на немигающий. Это здесь разрешено, если нет машин, и это совсем просто, учитывая частые cтрелки со словами «One way” – улицы через одну здесь с односторонним движением. Кстати, зеленого света у переходов нет вообще – вместо него высвечивается светло-голубой, почти белый идущий человечек. В отличие от такой же многомиллионной Москвы, водители не хамят. Все, всем и всегда уступают дорогу, и при этом жизнь просто кипит!
После Минска здесь поначалу удивляешься тому, что самолеты ходят как такси, мелькая над головой каждые 2-3 минуты; что половина путей метро проходит над землей, невообразимо грохоча поездами прямо над твоей головой; что даже в 30-градусную жару пахнет свежим соленым ветром с океана, и даже тому, что он, океан, так близок, и его синяя акватория постоянно “заставлена” кажущимися издалека маленькими, словно игрушечными, кораблями – впрочем, они тоже находятся в движении…
Потом удивление проходит, и вместе с американским английским начинаешь постепенно усваивать американский русский.
“Мы попали в траффик” – значит в автомобильную пробку. “Лучше ехать на трэйне” – это не про поезд вообще, а о метро. Само метро называется “сабвэй”, “метро” – это сокращенное от metropolis, «мегаполис» по-нашему. Слова «туалет» нет в принципе, вместо него всюду restroom – «комнаты отдыха». И так на каждом шагу… В довершение, часть существительных местные «русские» (а это все, кто родился в СНГ и может говорить по-русски) произносят on English, но склоняя по падежам. «Из всех бриджей самый красивый Веразано». «До плазы идти два блока». Плазой здесь называют большой торговый центр с паркингом и скоплением магазинов – как правило, на разных… прошу прощения – чуть не сказала «левелах». Товары все стараются купить на сэйлах – распродажах. Если твои друзья не смогли в нужном месте съехать с автотрассы, они могут сказать, что «не смогли взять этот экзит». На витрине магазина в Брайтоне сплошь и рядом красуются вывески-кальки с английского: «Мы имеем самые свежие продукты из России». К слову, в одном таком магазине я обнаружила сахар белорусского производства, с датой выпуска в конце февраля. Примерно в то время в Беларуси сахар пропал и появился позже раза в три дороже. Здесь же он все это время спокойно продается по американским ценам, раз в 6-7 выше первоначальной белорусской цены – один из десятков других видов сахара со всего мира, часто еще более дорогих, по нашим меркам.
Смс-ки на родину я вскоре начинаю слать на смеси трех языков, выбирая, на каком слово короче. «Еще немного, и из Минска тебе ответят: «Sorry, I don’t understand»!» — шутят друзья. Ответить не ответили, но по приезде домой мои родственники то и дело просили перевести мой рассказ «с русского на русский».
Бруклин как конец света
Итак, в Америке я сразу оказалась в Бруклине — одном из пяти районов Нью-Йорка. Осмотревшись, поняла, что по площади и населению Бруклин вполне сравним с 2-миллионным Минском. Хотя достопримечательностей в этом районе не в пример больше (посмотреть даже половину их я, разумеется, не успела).
Говорят, что именно Бруклин — родоначальник домов-коробок разной этажности из красного, желтого, светло- или темно-коричневого, иногда почти черного кирпича (из панели здесь, в отличие от постсоветского пространства, никто ничего не строит). Кирпичные жилые здания с пожарными лестницами на фасадах не всем приезжим жителям нравятся, но они вместе составляют бруклинский стиль. Передвигаясь пешком по кварталу, застроенному такими зданиями, невольно замечаешь, насколько они разные. Цветом, формой, выложенными на фасадах узорами, башенками на крышах, завитушками под крышами, формой окон и цветом стекла в них… Различий множество.
В пику устоявшимся стереотипам, на фоне Манхеттена Бруклин – вовсе не захолустье в мегаполисе. Более того, здесь существует свой своеобразный, если говорить условно, местечковый патриотизм. Он сложился исторически. Дело в том, что каждый из районов Нью-Йорк Сити в прошлые столетия был отдельным, вполне себе самодостаточным городом. В одной из местных газет я прочитала замечательную историю о том, как в 1898 проводился референдум по вопросу, стоит ли входить Бруклину в состав Нью-Йорка. Никогда бы не подумала, что перевес голосов был столь минимальным — «за» превращение в район Нью-Йорка высказался 51% населения! И сейчас у некоторых старых жителей района остался некоторый снобизм в отношении вечного конкурента – Манхеттена, бесспорно, современного центра всей нью-йоркской жизни. Тем не менее, Бруклин, с его первым в мире парком каруселей на Кони-Айленде и огромными пляжами в районе Брайтон-Бич, в прошлые столетия сыграл немалую роль в культуре. Многие топонимические ориентиры этого «города в городе» узнаваемы и порой легендарны для любого, кто читал произведения О’Генри или смотрел фильмы типа «Однажды в Америке». В Бруклине родились многие знаменитости: Барбара Стрейзанд, Вуди Аллен, Эдди Мерфи, не говоря уж об Ал Капоне… Говорят, итальянская мафия в свое время зародилась именно здесь, и на местных улицах (параллельных стритах и перпендикулярных им эвеню) звучали выстрелы. Теперь я убеждаюсь в том, что ношение огнестрельного оружия в Нью-Йорке запрещено законом. Это случается в день, когда выстрелы прозвучали на «бордволке» — прогулочном деревянном тротуаре у побережья океана. Бордволк длиной в три мили, стрельба была напротив русского ресторана «Татьяна» (салат «Оливье» там ужасный, мое имя навеки опозорено) на Брайтон-бич. Как случается обычно, за 15 минут до выстрелов я с этого места ушла. Но… тут же прочитала на сайте местных новостей, что 5 человек ранены, 1 девушка убита. Полиция, которая в тот день прямо на моих глазах с утра патрулировала район пляжа, быстро выяснила, кто стрелял: чернокожий парень из молодежной тусовки, отмечающей graduation — школьный выпускной. На следующее утро, решив приобщиться к местной всеобщей традиции заниматься пробежками вдоль океана, я обнаружила участок бордволка у «Татьяны» перегороженным и наводненным полицией. На ближайших дверях и зданиях примерно на недели две развесили запрещающие знаки по аналогии с «No smoking», но вместо сигареты в круге был зачеркнутый пистолет. Зато появившиеся в районе складные полицейские наблюдательные вышки остались там по сей день. А вскоре я прочла в местной прессе, что представители общественности, жители близлежащих домов и главы русской и еврейской общин, провели на тему стрельбы собрание вместе с начальником полиции района и представителями властей. Это было что-то совершенно отличное от Беларуси. Конечно, власти отчитывались перед населением Брайтона, обещая не допустить ничего подобного впредь, но полицию даже стало жалко, так уж на нее «наехали»… Патрульных машин в нашем районе стало встречаться еще больше. На контрасте с совершенно «отмороженными» белорусскими «ментами» и «людьми в штатском» я не могла не восхититься работой полиции в Нью-Йорке. Она ведет себя вежливо и незаметно, насколько это возможно. Даже на ее бело-синих автомобилях с мигалками написаны три слова: честь, воспитанность, профессионализм, т.е. все то, чего у их минских коллег почти уже не осталось.
Стиль работы американской полиции я ощутила и на себе. Первый раз это было, правда, не в Бруклине, а в Манхеттене: меня хотели оштрафовать на 25 баксов за курение в сквере. Я извинилась, признала вину, объяснила, что впервые нахожусь в этом сквере, в этом районе, в этом городе и в этой стране (понятно, все это сопровождали всякие прилагательные типа «прекрасный»). Спросила, где табличка с запретом. «Запрет введен пару недель назад, все это напечатали наши газеты», — ответил пожилой полисмен. «Прошу прощения, но я здесь третий день, — резюмировала я. — Разве можно сразу прочесть все газеты с моим английским?» Мне ответили, что я прощена, но должна исправиться. Естественно, я исправилась сию же секунду. Второй раз я забрела из любопытства на закрытую территорию колледжа Квинсборо (есть такой за Бруклинским пляжем Манхеттен-Бич). Я искала выход (желательно отличный от входа, чтобы посмотреть, что там находится) уже минут 40, гуляя по берегу с камерой, и когда ко мне направилась машина полиции, мелькнула даже шальная мысль о возможной депортации. Черт его знает, что, но что-то я явно нарушала… «Мэм, вы здесь работаете? Учитесь? Нет? Здесь вам ходить нельзя!» — провещала в окно хрупкая, похлеще Наоми Кемпбелл, темнокожая девушка в форме. Пришлось ответить, что «я немного заблудилась». Девушка, больше похожая на стажирующуюся в полиции модель, тут же указала мне два направления выхода. «А можно вон туда?» — нагло спросила я. «Ну хорошо, там тоже можно пройти», — смилостивилась она, поняв мои мотивы, но, однако, оставаясь серьезной. Я поблагодарила и отправилась восвояси. Когда десять минут спустя та же машина выехала за мной вслед и полисменша-звезда, перебив мой разговор по мобильному, начала объяснять мне дорогу на автобусную остановку, мне ничего не оставалось, как удивиться и сказать ей «спасибо» опять. Это был просто конец света — представить, каким именно образом в моей стране забредшего не туда иностранца выпроводили бы вон… Да что там иностранца — меня тоже!
(продолжение следует)
Участвуй в конкурсе МОЯ ЛЕТНЯЯ ИСТОРИЯ и получи призы, которые помогут сохранить летнее настроение!
